Джеймс Хайнс
Девяносто девять
James Hynes PUBLISH AND PERISH Печатается с разрешения автора и литературных агентств Donadio amp; Olson, Inc. и Andrew Nurnberg.
– Хочешь услышать чисто американский анекдот? – спросил Мартин. Они с Грегори сидели за столиком в прокуренном пабе, расположенном рядом со зданием Би-би-си. – Может, пригодится.
Он говорил по-британски нараспев, что было характерно для него в конце любого съемочного дня.
– Не против кружки пива?
– Ну, если мне станет веселее… – ответил американец Грегори.
Он приподнял острый подбородок и откинул назад густые волосы, внимательно рассматривая свое отражение в зеркале за барной стойкой.
– В общем, история имеет некоторое отношение к твоей нынешней ситуации, – заметил Мартин.
Эти слова заинтересовали Грегори, и он обратил томный взгляд в сторону своего продюсера. В самом начале работы над проектом Мартин попытался ухаживать за Грегори, которого подобное внимание хотя и нисколько не оскорбило, но и не доставило особого удовольствия, и он с предельной вежливостью и тактом отклонил любовные притязания коллеги. Теоретически я не против, начал он, но… Мартин просто пожал плечами и сказал, что если Грегори когда-нибудь передумает, то… И вот теперь он улыбался с озорным огоньком в глазах, означавшим: «Ну, я же тебе говорил!» Ему нравились тоска и боль, сквозившие теперь во всем поведении Грегори.
– Хочешь его послушать? – спросил Мартин. – Мой анекдот?
Теперь наступила очередь Грегори пожимать плечами. Мартин все равно не успокоится, пока не расскажет.
– Так вот. – Мартин наклонился вперед, сложив руки. – Человек прыгает на крышке люка. Прыгнув, кричит: «Девяносто восемь, девяносто восемь, девяносто восемь…»
И Мартин стал то поднимать, то опускать плечи, имитируя прыжки.
– И тут к нему подходит другой парень и говорит: «Что, черт возьми, ты делаешь?» А первый человек все прыгает и приговаривает: «Девяносто восемь… ох! Как чудесно!., девяносто восемь… вам тоже следует попробовать… девяносто восемь…» Тогда второй человек говорит: «В самом деле? И что же в этом такого чудесного?» А первый отвечает: «Девяносто восемь… попробуй и увидишь… девяносто восемь…» «Ну, что ж, хорошо, – говорит ему второй, – отойди-ка в сторонку». И тогда первый человек отходит в сторону, а второй встает на крышку люка и начинает прыгать и кричать: «Девяносто восемь, девяносто восемь, девяносто восемь…»
– Я уловил образ, – прервал своего собеседника Грегори. У Мартина были проблемы с чувством меры – недостаток, характерный для очень многих продюсеров документального кино.
– Ну конечно, уловил, – с улыбкой откликнулся Мартин. – И тогда первый человек говорит: «Прыгай выше». «Вот так? – спрашивает второй и кричит: – Девяносто восемь, девяносто восемь, девяносто восемь», – и прыгает все выше и выше. И пока второй вот так прыгает, первый просовывает под него руку и снимает крышку с люка, и второй парень проваливается в люк. А первый быстренько закрывает люк крышкой и начинает прыгать вверх-вниз, вверх-вниз и приговаривает: «Девяносто девять, девяносто девять…»
Мартин расхохотался сиплым смехом человека, страдающего одышкой. Грегори едва сумел выдавить из себя жалкое подобие улыбки. Он смахнул прядь волос со лба и отвернулся. Анекдот не произвел на него никакого впечатления. Было ощущение, что рассказан он на каком-то чужом незнакомом языке.
– И какое же отношение эта история имеет ко мне?
– Вы, американцы, иной раз такие тугодумы! Мартин поднял свою кружку с пивом.
Грегори глубоко вздохнул. Когда же наконец ему перестанут при каждом удобном случае напоминать, что он иностранец? С Мартином они знакомы уже около года, и все равно в их взаимоотношениях постоянно проглядывает разница между правосторонним и левосторонним движением, между теплым пивом и холодным и еще масса других вещей, которые традиционно разделяют американцев и высокомерных британцев. Для Грегори это постоянное подчеркивание было крайне неприятно. Он пытался льстить себе, что вполне может сойти за представителя европейского интеллектуального андеграунда – по крайней мере издалека – в потертой кожаной куртке, шерстяных брюках от Хельмута Ланга, с эспаньолкой, которую отрастил, чтобы хоть немного смягчить грубоватость черт лица.
– Тебя выдают зубы, – как-то сказал ему Мартин, когда Грегори пожаловался в очередной раз. – Суровая и всепроникающая зубная гигиена, характерная для североамериканцев. Не говоря уже, – продолжал он, все еще стараясь комплиментами завоевать расположение Грегори, – о твоем росте, голубых глазах и улыбке очаровательного эльфа.
– Позволь объяснить тебе все простыми словами, – произнес Мартин, видя безнадежность своих намеков. Он поставил кружку на стол и облизал губы. – Тот парень, который скачет на крышке люка и считает свои жертвы, – это Фиона.
– И я девяносто девятый?
– Совершенно верно. Умница!
Грегори снова ощутил уже ставшее привычным неприятное кислотное брожение в желудке. Он так и не мог понять, какие эмоции оно сопровождает: гнев, боль или то и другое вместе. Он пристально всматривался в Мартина сквозь пелену сигаретного дыма.
– Ты и раньше знал, что она такая?
– Конечно. Немало парней провалилось в ту самую дыру.
– Но не ты.
– Н-ну… – протянул Мартин, пытаясь сдержать улыбку. Он уже давно привык к глупости влюбленных гетеросексуалов. – Я проваливался в другие.
– Спасибо за предупреждение.
Грегори поднял бокал с пивом и поверх него бросил на Мартина не слишком дружелюбный взгляд. Безумная мысль проскользнула в голове Грегори: он позволил себе на мгновение заподозрить Мартина в том, что тот намеренно подтолкнул его в объятия Фионы, чтобы отомстить за неудачное ухаживание в начале работы над программой.
– Не смотри на меня так. – Мартин скрестил руки на груди и взглянул на Грегори с улыбкой явного превосходства. – Ты же сам говорил, что был счастлив выбраться из Штатов из- за…
– Да, да, да, – резко выпалил Грегори, оборвав Мартина.
В другой своей жизни, когда он еще не был ведущим научно-популярной программы на Би-би-си, Грегори Эйк преподавал антропологию в университете в Хэмилтон-Гроувз, в Миннесоте. Он происходил из Холланда, штат Мичиган, и был честолюбивым сыном честолюбивого отца Грегори-старшего, весьма удачливого проповедника в голландской реформаторской церкви. Сын оказался богоотступником. Юные годы Грегори-младшего прошли в блистательных демонстрациях перед
В последних числах мая 1793 года один из парижских батальонов, отправленных в Бретань под началом Сантерра, Сантерр Антуан-Жозеф (1752–1809) – деятель французской революции, якобинец, пользовавшийся большой популярностью в Сент-Антуанском предместье, принимал активное участие в борьбе против вандейских мятежников. вел разведку в грозном Содрейском лесу близ Астилле. Около трехсот человек насчитывал теперь этот отряд, больше чем наполовину растаявший в горниле суровой войны. То было после боев под Аргонном, Жемапом, Жемап – бельгийский город; в битве при Жемапе 6 ноября 1792 года французские республиканские войска одержали блестящую победу над австрийскими войсками, следствием чего явилось занятие французскими войсками всей Бельгии. и Вальми Вальми – французское село; в битве при Вальми 20 сентября 1792 года австро-прусские войска, шедшие на Париж с целью задушить революцию, были отброшены французскими революционными войсками и вынуждены были начать отступление. Битва при Вальми означала перелом в войне между революционной Францией и коалицией европейских монархов. когда в первом парижском батальоне из шестисот волонтеров осталось всего двадцать семь человек, во втором – тридцать три и в третьем – пятьдесят семь человек. Памятная година героических битв.
Во всех батальонах, посланных из Парижа в Вандею, было девятьсот двенадцать человек. Каждому батальону придали по три орудия. Сформировали их в спешном порядке. 25 апреля, в бытность Гойе Гойе Луи-Жером (1746–1830) – французский политический деятель и адвокат, член Законодательного собрания, член правительства Директории, после переворота 18 брюмера отошел от политической деятельности. министром юстиции и Бушотта Бушотт Жан-Батист-Ноэль (1754–1840) – деятель французской революции, якобинец, военный министр в 1793–1794 годах. Проявил большую энергию в организации дела снабжения революционных войск продовольствием и боеприпасами. военным министром, секция Бон-Консейль предложила послать в Вандею несколько батальонов волонтеров; член коммуны Любен сделал соответствующее представление; первого мая Сантерр уже мог направить к месту назначения двенадцать тысяч солдат, тридцать полевых орудий и батальон канониров. Построение этих батальонов, возникших молниеносно, оказалось столь разумным, что и посейчас еще служит образцом при определении состава линейных рот; именно тогда впервые изменилось традиционное соотношение между числом солдат и числом унтер-офицеров.
28 апреля Коммуна города Парижа дала своим волонтерам краткий наказ: «Ни пощады, ни снисхождения!» К концу мая из двенадцати тысяч человек, покинувших Париж, восемь тысяч пали в бою.
Батальон, углубившийся в Содрейский лес, готов был к любым неожиданностям. Продвигались не торопясь. Зорко смотрели по сторонам направо и налево, вперед и назад; недаром Клебер Клебер Жан-Батист (1753–1800) – французский генерал, участник войн конца XVIII века; участвовал в борьбе с вандейцами. Был убит в Египте во время переговоров об эвакуации оттуда французских войск. говорил: «У солдата и на затылке глаза есть». Шли уже давно. Сколько могло быть времени? День сейчас или ночь? Неизвестно, ибо в таких глухих чащах безраздельно господствует вечерняя мгла и в Содрейском лесу вечно разлит полумрак.
Трагическую славу стяжал себе Содрейский лес. Здесь, среди лесных зарослей, в ноябре 1792 года свершилось первое злодеяние гражданской войны. Из гибельных дебрей Содрея вышел свирепый хромец Мускетон; длинный список убийств, совершенных в здешних лесах и перелесках, вызывает невольную дрожь. Нет на всем свете места страшнее. Углубляясь в чащу, солдаты держались настороже. Все кругом было в цветенье; приходилось пробираться сквозь трепещущую завесу ветвей, изливавших сладостную свежесть молодой листвы; солнечные лучи с трудом пробивались сквозь зеленую мглу; под ногой шпажник, касатик, полевые нарциссы, весенний шафран, безыменные цветочки – предвестники тепла, словно шелковыми нитями и позументом расцвечивали пышный ковер трав, куда вплетался разнообразным узором мох; здесь он рассыпал свои звездочки, там извивался зелеными червячками. Солдаты шагали медленно в полном молчании, с опаской раздвигая кустарник. Над остриями штыков щебетали птицы.
В гуще Содрейского леса некогда, в мирные времена, устраивались охоты на пернатых, ныне здесь шла охота на людей.
Стеной стояли березы, вязы и дубы; под ногой расстилалась ровная земля; густая трава и мох поглощали шум человеческих шагов; ни тропинки, а если и встречалась случайная тропка, то тут же пропадала; заросли остролиста, терновника, папоротника, шпалеры колючего кустарника, и в десяти шагах невозможно разглядеть человека. Пролетавшая иногда над шатром ветвей цапля или водяная курочка указывали на близость болота.
А люди все шли. Шли навстречу неизвестности, страшась и с тревогой поджидая появления того, кого искали сами.
Время от времени попадались следы привала – выжженная земля, примятая трава, наспех сбитый из палок крест, груда окровавленных ветвей. Вот там готовили ужин, тут служили мессу, там перевязывали раненых. Но люди, побывавшие здесь, исчезли бесследно. Где они сейчас? Может быть, уже далеко? Может быть, совсем рядом, залегли в засаде с ружьем в руке? Лес словно вымер. Батальон двигался вперед с удвоенной осмотрительностью. Безлюдье – верный знак опасности. Не видно никого, тем больше оснований остерегаться. Недаром о Содрейском лесе ходила дурная слава.
В таких местах всегда возможна засада.
Тридцать гренадеров, отряженные в разведку под командой сержанта, ушли далеко от основной части отряда. С ними отправилась и батальонная маркитантка. Маркитантки вообще охотно следуют за головным отрядом. Пусть на каждом шагу подстерегает опасность, зато чего только не насмотришься… Любопытство – одно из проявлений женской храбрости.
Вдруг солдаты маленького передового отряда почувствовали тот знакомый охотнику трепет, который предупреждает его о близости звериного логова. Будто слабое дуновение пронеслось по ветвям кустарника, и, казалось, что-то шевельнулось в листве. Идущие впереди подали знак остальным.
Офицеру не для чего командовать действиями разведчика, в которых выслеживание сочетается с поиском; то, что должно быть сделано, делается само собой.
В мгновение ока подозрительное место было окружено и замкнуто в кольцо вскинутых ружей: черную глубь чащи взяли на прицел со всех четырех сторон, и солдаты, держа палец на курке, не отрывая глаз от цели, ждали лишь команды сержанта.
Но маркитантка отважно заглянула под шатер ветвей, и, когда сержант уже готов был отдать команду: «Пли!», раздался ее крик: «Стой!»
Она бросилась в кустарник. Солдаты последовали за ней.
И впрямь там кто-то был.
В самой гуще кустарника на краю круглой ямы, где лесорубы, как в печи, пережигают на уголь старые корневища, в просвете расступившихся ветвей, словно в зеленой горнице, полускрытой, как альков, завесою листвы, сидела на мху женщина; к ее обнаженной груди припал младенец, а на коленях у нее покоились две белокурые головки спящих детей постарше.
Это и была засада!
– Что вы здесь делаете? – воскликнула маркитантка.
Женщина молча подняла голову.
– Да вы, видно, с ума сошли, что сюда забрались! – добавила маркитантка.
И заключила:
– Еще минута, и вас бы на месте убили!..
Повернувшись к солдатам, она пояснила:
– Это женщина!
– Будто сами не видим! – сказал кто-то из гренадеров.
– Пойти вот так в лес, чтобы тебя тут же убили, – не унималась маркитантка, – надо ведь такую глупость придумать!
Женщина, оцепенев от страха, с изумлением, словно спросонья, глядела на ружья, сабли, штыки, на страшные лица.
Дети проснулись и захныкали.
– Мне есть хочется, – сказал один.
– Мне страшно, – сказал второй.
Лишь младенец продолжал спокойно сосать материнскую грудь.
Глядя на него, маркитантка проговорила:
– Только ты один не растерялся.
Мать онемела от ужаса.
– Да не бойтесь вы, – крикнул ей сержант, – мы из батальона Красный Колпак!
Женщина задрожала всем телом. Она робко взглянула на сержанта и не увидела на его обветренном лице ничего, кроме густых усов, густых бровей и пылавших, как уголья, глаз.
– Бывший батальон Красный Крест, – пояснила маркитантка.
– Ты кто такая, сударыня, будешь?
Женщина, застыв от ужаса, не спускала с него глаз. Она была худенькая, бледная, еще молодая, в жалком рубище; на голову она, как все бретонские крестьянки, накинула огромный капюшон, а на плечи шерстяное одеяло, подвязанное у шеи веревкой. С равнодушием дикарки она даже не потрудилась прикрыть голую грудь. На избитых в кровь ногах не было ни чулок, ни обуви.
– Нищенка, что ли? – спросил сержант.
В разговор снова вмешалась маркитантка:
– Как звать-то?
Вопрос прозвучал по-солдатски грубо, но в нем чувствовалась чисто женская мягкость.
Женщина невнятно пробормотала в ответ:
– Мишель Флешар.
А маркитантка тем временем ласково гладила шершавой ладонью головку младенца.
– Сколько же нам времени? – спросила она.
Мать не поняла вопроса. Маркитантка повторила:
– Я спрашиваю, сколько ему лет?
– А, – ответила мать. – Полтора годика.
– Смотрите, какие мы взрослые, – воскликнула маркитантка. – Стыдно такому сосать. Придется, видно, мне отучать его от груди. Мы ему супу дадим.
Мать немного успокоилась. Двое старших ребятишек, которые тем временем уже успели окончательно проснуться, смотрели вокруг с любопытством и, казалось, даже не испугались. Уж очень были пышны плюмажи у гренадеров.
– Ах, – вздохнула мать, – они совсем изголодались.
– Молоко у меня пропало.
– Еды им сейчас дадут, – закричал сержант, – да и тебе тоже. Не о том речь. Ты скажи нам, какие у тебя политические убеждения?
Женщина молча смотрела на сержанта.
– Ты что, не слышишь, что ли?
Она пробормотала:
– Меня совсем молодой в монастырь отдали, а потом я вышла замуж, я не монахиня. Святые сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Вот мы и убежали в чем были, я даже башмаков надеть не успела.
– Я тебя спрашиваю, каковы твои политические убеждения?
– Не знаю.
Но сержант не унимался:
– Пойми ты, сейчас много шпионок развелось. А шпионок, брат, расстреливают. Поняла? Потому отвечай. Ты не цыганка? Где твоя родина?
Женщина глядела на сержанта, будто не понимая его слов. Сержант повторил:
– Где твоя родина?
– Не знаю, – ответила женщина.
– Как так не знаешь! Не знаешь, откуда ты родом?
– Где родилась? Знаю.
– Ну, так и говори, где родилась.
Женщина ответила:
– На ферме Сискуаньяр в приходе Азэ.
Туг пришла очередь удивляться сержанту. Он на минуту задумался. Потом переспросил:
– Как ты сказала?
– Сискуаньяр.
– Так разве твой Сискуаньяр – родина?
– Да, это мой край.
Она нахмурила брови и сказала:
– Теперь я поняла, сударь. Вы из Франции, а я из Бретани.
– Ну и что?
– Это ведь разные края.
– Но родина-то у нас одна, – закричал сержант.
Женщина упрямо повторила:
– Мы сискуаньярские.
– Ну, ладно, Сискуаньяр так Сискуаньяр! Твоя семья оттуда?
– А что делают твои родные?
– Умерли все! У меня никого нет.
Сержант, человек красноречивый и любитель поговорить, продолжал допрос:
– У всех есть родные или были, чорт возьми. Ты кто такая? А ну, говори скорее.
Женщина слушала, оцепенев, эти окрики, похожие более на звериное рычанье, чем на человеческую речь.
Маркитантка поняла, что пришло время снова вмешаться в беседу. Она погладила головку грудного младенца и ласково похлопала по щечкам двух старших.
– Как зовут крошку? – спросила она. – По-моему, она у нас девица.
Мать ответила:
– Жоржетта.
– А старшего? Этот сорванец, видать, кавалер.
– Рене-Жан.
– А младшего? Ведь и он тоже настоящий мужчина, гляди какой щекастый.
– Гро-Алэн, – ответила мать.
– Хорошенькие детки, – одобрила маркитантка, – посмотрите только, прямо взрослые.
Но сержант не унимался:
– Отвечай-ка, сударыня. Дом у тебя есть?
– Был дом.
– Где был?
– А почему ты дома не сидишь?
– Потому что его сожгли.
– Кто сжег?
– Не знаю. Война сожгла.
– Откуда ты идешь?
– Оттуда.
– А куда идешь?
– Не знаю.
– Говори толком. Кто ты?
– Не знаю.
– Не знаешь, кто ты?
– Да просто бежим мы, спасаемся.
– А какой партии ты сочувствуешь?
– Не знаю.
– Ты синяя? Белая? С кем ты?
– С детьми.
Наступило молчание. Его нарушила маркитантка.
– А вот у меня детей нет, – вздохнула она. – Все некогда было.
Сержант снова приступил к допросу.
– А родители твои? А ну-ка, сударыня, доложи нам о твоих родителях. Меня вот, к примеру, звать Радуб, сам я сержант, я с улицы Шерш-Миди, мать и отец у меня были, я могу сказать, кто такие мои родители. А ты о своих скажи. Говори, кто были твои родители?
– Флешары. Просто Флешары.
– Флешары – это Флешары, а Радубы – это Радубы. Но ведь у человека не только фамилия есть. Чем они занимались, твои родители? Что делали? Что сейчас поделывают? Что они такого нафлешарничали твои Флешары?
– Они пахари. Отец был калека, он не мог работать, после того как сеньор приказал избить его палками; так приказал его сеньор, наш сеньор; он, сеньор, у нас добрый, велел избить отца за то, что отец подстрелил кролика, а ведь за это полагается смерть, но сеньор наш помиловал отца, он сказал: «Хватит с него ста палок», и мой отец с тех пор и стал калекой.
– Ну, а еще что?
– Дед мой был гугенотом. Господин кюре сослал его на галеры. Я тогда еще совсем маленькая была.
– Свекор мой контрабандой занимался – соль продавал. Король велел его повесить.
– А твой муж чем занимался?
– Воевал.
– За кого?
– За короля.
– А еще за кого?
– Конечно, за своего сеньора.
– А еще за кого?
– Конечно, за господина кюре.
– Чтобы вас всех громом порасшибало! – вдруг заорал один из гренадеров.
Женщина подскочила от страха.
– Видите ли, сударыня, мы парижане, – любезно пояснила маркитантка.
Женщина в испуге сложила руки и воскликнула:
– О господи Иисусе!
– Ну-ну, без суеверий! – прикрикнул сержант.
Маркитантка опустилась рядом с женщиной на траву и усадила к себе на колени старших детей, которые охотно к ней пошли. У ребенка переход от страха к полному доверию совершается в мгновение ока и без всяких видимых причин. Тут действует какое-то непогрешимое чутье.
– Бедняжка вы моя, бретоночка, детки у вас такие милые, просто прелесть. Сейчас скажу, сколько им лет. Вот тому, что побольше, – четыре годочка, а младшему – три. А девица эта, смотри, как сосет, сразу видать – знатная обжора. Ах ты, чудовище этакое! Ты так свою мамашу совсем скушаешь. Вот что, сударыня, вы ничего не бойтесь. Вступайте в наш батальон. Будете вроде меня. Зовут меня Гусарша. Это мое прозвище. Но по мне уж лучше Гусаршей зовите, чем мамзель Двурогой, как мою матушку. Я – маркитантка, а занятье наше маркитантское такое – разноси себе воду, пусть кругом стреляют и убивают. Хоть тут все на свете перевернись. У нас с вами одинаковая нога, я вам свои башмаки подарю. Десятого августа я была в Париже и подавала напиться самому Вестерману. Вестерман – французский генерал, участник войн против европейской коалиции и борьбы против вандейских мятежников. Ну, доложу я вам, было дело! Видела своими глазами, как гильотинировали Людовика Шестнадцатого, Луи Капета, его теперь так называют. Ух, и не хотелось же ему помирать! Да слушайте вы меня, чорт возьми! Подумать только, еще тринадцатого января жарили ему каштаны, а он сидел со своим семейством да посмеивался! Когда его силком уложили «на доску», как у нас в Париже говорят, он был без сюртука и туфель, только в сорочке, в пикейном жилете, в серых шерстяных штанах и в серых шелковых чулках. Своими глазами видела… Карета, в которой его везли, была выкрашена в зеленый цвет. Послушайтесь меня, идите с нами. У нас в батальоне все славные ребята, будете маркитанткой номер второй, я вас живо делу научу. Нет ничего проще, – дадут тебе большую флягу и колокольчик, а ты расхаживай себе спокойно, ступай в самое пекло. Пули летают, пушки ухают, шум стоит адский, а ты знай кричи: «А ну, сынки, кому пить охота, а ну?» Говорю вам, дело немудреное. Я, например, всем подряд пить подаю. Ей-богу, правда. И синим и белым, хотя сама-то я синяя. И самая настоящая синяя. А пить вот всем подаю. Ведь каждому раненому пить охота. Умирают-то все, и синие и белые, без различия убеждений. Перед смертью людям надо бы помириться. Нелепое это занятие – драться. Идите с нами. Если меня убьют, дело к вам перейдет. Вы не смотрите, что у меня такой вид, я женщина не злая, и солдат из меня неплохой бы вышел. Не бойтесь ничего.
Когда маркитантка закончила свою речь, женщина пробормотала:
– Нашу соседку звали Мари-Жанна, а нашу служанку звали Мари-Клод.
Тем временем сержант Радуб отчитывал гренадера:
– Молчал бы ты! Видишь, даму совсем напугал. Разве при дамах можно чертыхаться?
– Да ведь честному человеку такие слова слушать – прямо нож в сердце, – оправдывался гренадер, – легче на месте помереть, чем на этих самых чудищ заморских глядеть: отца сеньор искалечил, дедушку из-за кюре сослали на галеры, свекра король повесил, а они, дурьи башки, сражаются, устраивают мятежи, готовы дать себя уложить ради своего сеньора, кюре и короля!
Сержант скомандовал:
– В строю не разговаривать!
– Мы и так не разговариваем, сержант, – ответил гренадер, – да все равно с души воротит смотреть, как такая миленькая женщина сама лезет под пули в угоду какому-нибудь попу!
– Гренадер, – оборвал его сержант, – мы здесь не в клубе секции Пик. Не разглагольствуйте.
Он снова повернулся к женщине:
– А где твой муж, сударыня? Что он поделывает? Что с ним сталось?
– Ничего не сталось, потому что его убили.
– Где убили?
– В лесу.
– Когда убили?
– Третьего дня.
– Кто убил?
– Не знаю.
– Не знаешь, кто твоего мужа убил?
– Нет, не знаю.
– Синие убили? Белые убили?
– Ружье убило.
– Третьего дня, говоришь?
– Около Эрне. Мой муж упал. Вот и все.
– А когда твоего мужа убили, ты что стала делать?
– Пошла с детьми.
– Куда глаза глядят.
– Где спишь?
– На земле.
– Что ешь?
– Ничего.
Сержант скорчил непередаваемо свирепую гримасу, вздернув пышные усы к самому носу.
– Совсем ничего?
– Ежевику рвали, терн прошлогодний, он еще кое-где на кустах уцелел, чернику ели, побеги папоротника.
– Да это все равно, что ничего.
Старший мальчик, поняв, очевидно, о чем идет речь, повторил: «Есть хочу».
Сержант вытащил из кармана краюху хлеба – свое дневное довольствие – и протянул ее женщине. Она разломила краюху пополам и дала по куску старшим детям. Они с жадностью принялись уплетать хлеб.
– А себе не оставила, – проворчал сержант.
– Потому что не голодна, – сказал солдат.
– Потому что мать, – сказал сержант.
Мальчики перестали жевать.
– Пить хочу! – сказал один.
– Пить хочу! – сказал другой.
Маркитантка сняла медную чарку, висевшую у нее на поясе рядом с колокольчиком, отвернула крышку жбана, который она носила через плечо, нацедила несколько капель и поднесла чарку к губам ребенка.
Старший выпил и скорчил гримасу.
Младший выпил и сплюнул.
– А ведь какая вкусная, – сказала маркитантка.
– Ты чем их попотчевала, водкой, что ли? – осведомился сержант.
– И еще какой, самой лучшей! Да разве деревенские понимают!
И она сердито вытерла чарку.
Сержант снова приступил к делу:
– Значит, сударыня, спасаешься?
– Пришлось.
– Бежишь, стало быть, прямиком через поля?
– Сперва я бежала, сколько хватило сил, потом пошла, а потом свалилась.
– Ох вы, бедняжка, – вздохнула маркитантка.
– Люди все дерутся, – пробормотала женщина. – Кругом, куда ни погляди, всюду стреляют. А я не знаю, чего кто хочет. Вот теперь мужа моего убили. Ничего я не понимаю.
Сержант звучно ударил прикладом о землю и сердито прокричал:
– Да будь она проклята, эта война!
– Прошлую ночь мы в дуплине спали.
– Все четверо?
– Все четверо.
– Стоя, значит, спали?
– Да, – повторил сержант, – стоя спали…
И повернулся к солдатам.
– Товарищи, здешние дикари называют дуплиной большое такое дуплистое дерево, куда человек может втиснуться, словно в ножны. Да с них какой спрос. Ведь не парижане.
– Спать в дупле, – повторила маркитантка, – и еще с тремя ребятишками!
– Да, – промолвил сержант, – когда малыши рев поднимали, вот прохожие, должно быть, дивились, ничего не могли понять, – стоит дерево и кричит: «Папа, мама».
– Слава богу, сейчас хоть лето, – произнесла женщина.
Она опустила долу покорный взгляд, и в глазах ее отразилось огромное удивление перед непостижимым бременем бед.
Солдаты молча стояли вокруг маркитантки.
Несчастная вдова, трое маленьких сироток, бегство, растерянность, одиночество, война, с грозным рыком обложившая весь горизонт, голод, жажда, единственная пища – трава, единственный кров – небо!
Сержант подошел поближе к женщине и поглядел на девочку, прижавшуюся к материнской груди. Малютка выпустила изо рта сосок, повернула головку, уставилась красивыми синими глазками на страшную мохнатую физиономию, склонившуюся над ней, и вдруг улыбнулась.
Сержант быстро выпрямился, крупная слеза проползла по его щеке и, словно жемчужина, повисла на кончике уса.
– Товарищи, – сказал он громогласно, – из всего вышесказанного выходит, что батальону не миновать стать отцом. Как же мы поступим? Возьмем да и усыновим трех малышей.
– Да здравствует Республика! – прокричали гренадеры.
– Решено, – заключил сержант.
И он простер обе руки над матерью и детьми.
– Значит, – сказал он, – отныне это дети батальона Красный Колпак.
Маркитантка даже подпрыгнула от радости.
– Под одним колпаком три головки, – прокричала она.
– А маленькая-то уже и сейчас, видать, шалунья!
– Да здравствует Республика! – снова крикнули гренадеры.
Сержант повернулся к матери:
– Пойдемте, гражданка.
Недолго проработал Эльдар Сафаров инструктором административного отдела компартии при МВД СССР. Бурное время начала 90-х несло молодого выходца из Баку все выше и выше по карьерной лестнице. И вот его уже приглашают работать в администрацию президента СССР. Мог ли знать бывший следователь и успешный юрист, что наступили последние месяцы его служения стране, которую он считал своей родиной? Девяносто первый год катком проедет по нему и миллионам граждан СССР, заставив их задуматься, что же произошло в том августе: великое благо или великое преступление?
Жанна д"Арк Анатолий Левандовский
Шел девяносто первый год Столетней войны. Жанне шел семнадцатый. Безмерно страдал французский народ, стране угрожала катастрофа. Именно тогда и пришла Жанна… О жизни, подвиге, трагической судьбе Орлеанской девы рассказывает книга историка А. П. Левандовского. В ней нет ни выдуманных автором героев, ни созданных творческим воображением ситуаций, ни придуманных диалогов, все факты взяты из достоверных источников. И тем не менее это самое яркое, эмоциональное, волнующее повествование о простой девушке, неграмотной крестьянке, которой удалось…
Жизнь и царствование Феодоры Рыбниковой Эли Бар-Яалом
«Рыбниковы были одни из первых, они поселились там в одна тысяча шестьсот девяносто первом, за тридцать три года до описываемых событий, они были даже ещё не ссыльные, не беглые – просто, когда запахло жареным, подались туда, жили в землянке, ели одну рыбу».
Господин Лянми Часть первая Владлен Подымов
Тысячи лет назад Враг уничтожил Землю. Большинство земных колоний постигла та же участь. Погибли десятки, сотни миллиардов… Но часть людей выжила. Гигантские конвои ушли к далеким звездам, корабли-Ковчеги канули в Порталы Бездны, титанические катапульты швырнули к чужим галактикам стальные планетоиды с глыбами миллионов замороженных тел… Спаслись не все. Армады Врага сожгли конвои, Ковчеги исчезли во тьме времени и пространства, гибернационные установки не выдержали дальнего пути… Лишь горстка людей-семян засеяла галактику. Двое из них…
Девяностые: сказка Сергей Кузнецов
В один день погибают две девушки. Женя Королева - предположительно отравлена. Мила Аксаланц - предположительно доведена до самоубийства. "Гуру по жизни" Юлик Горский и Антон, его Арчи Гудвин, расследуют эти две смерти, такие разные и тем не менее таинственно связанные. "Подобно тысяче громов" - роман из Москвы образца 1994 года. Рейв-культура, бизнес по-русски. Сказка и реальность, история любви, история дружбы. Первая часть трилогии Сергея Кузнецова "Девяностые: сказка".
Собрание произведений в пяти томах. Том 5.… Михаил Жванецкий
Пятый, дополнительный том к Собранию произведений Михаила Жванецкого не ограничивается, как четыре предшествующих («Шестидесятые», «Семидесятые», «Восьмидесятые», «Девяностые»), одним десятилетием, а претендует на большее – «Двадцать первый век». Претензия оправданная: с новым веком Жванецкий преодолел самый, возможно, трудный перевал – собственную невероятную, почти фольклорную магнитофонно-телевизионную известность. Прежние его тексты, все наперечет, помнятся на слух, просятся на язык. Большинство же монологов нового века читателю Жванецкого…
Жизнь Леонардо. Часть первая. Бруно Нардини
О книге «Жизнь Леонардо» История не сохранила многие факты из жизни и творчества Леонардо да Винчи, поэтому трудно создать о нем точный хронологический рассказ, хотя некоторые, как например Анонимо Гаддиано, а затем Вазари, и пытались это сделать. Но в изложении первого из них множество пробелов, а Вазари нередко заполнял пробелы предположениями, предваряя их такими словами как: «говорят», «будто» и т. д. По всей видимости Леонардо многое сам не хотел придавать известности. Большинство из его записей утеряны, часть попала в руки случайных людей,…
Страсти в старинном поместье. Книга первая Маргарет Уэй
Бронте Макалистер изо всех сил пытается противодействовать усилиям молодого предпринимателя Стивена Рэндолфа превратить земли ее бабушки Гилли в современный туристический центр. Стивен твердит, что влюблен в Бронте, а она полагает, что все это - для отвода глаз. Такова сюжетная линия первой части этого романа. Во второй книге «Страсти в старинном поместье», которая выходит под № 1203 одновременно с первой (№ 1202), страсти разгораются до поистине детективного уровня. У Бронте появляется соперница, ее брата преследует отец-маньяк, дело доходит…
Как читать книги. Руководство по чтению великих… Мортимер Адлер
Почему одни находят какую-либо книгу весьма глубокой, другие - пустой, третьи - заумной? Почему, перечитывая книгу, вы каждый раз обнаруживаете что-то не замеченное ранее? Почему кто-то понимает все оттенки смысла, видит сокрытое между строк, слышит музыку слов, чувствует их вкус, цвет и запах, а кто-то остается глух к ним? Почему кто-то с первого раза воспринимает содержимое учебника, а кому-то нужно многократно его объяснять? Чтобы настроиться на «волну» автора и понимать больше, требуется умение читать активно. Именно для этого написал свою…
Даниил Галицкий. Первый русский король Наталья Павлищева
Его поднимают на щит украинские нацисты и прославляют «западники», величающие ДАНИИЛА ГАЛИЦКОГО единственным князем, не покорившимся монгольским захватчикам, и первым русским королем. Его проклинают «патриоты», объявившие Даниила Романовича европейским прихвостнем и предателем собственного народа, сбежавшим от Батыева нашествия к уграм и ляхам. Действительно, в истории Древней Руси сложно найти более спорную, противоречивую и неоднозначную фигуру. Даниил Галицкий принял корону от папы римского – но так и не стал католиком. Он первым из…
Читая маршала Жукова Петр Межирицкий
Hoaxer: Книга Межирицкого, хотя и называется "Читая маршала Жукова", тем не менее, не концентрируется только на личности маршала (и поэтому она в "Исследованиях", а не в "Биографиях"). С некоторыми выводами автора я не согласен, однако оговорюсь: полностью согласен я только с одним автором, его зовут Hoaxer. Hoaxer (9.04.2002): Книга наконец обновлена (первая публикация, по мнению автора, нуждалась в дополнениях). На мой взгляд, сегодняшний вариант можно считать уже 3-м изданием, исправленным, как говорится, и дополненным. С точки зрения оффлайнового публикатора,…
Рассказы Девяностые годы Генри Лоусон
В издание вошли рассказы Генри Лоусона: «Товарищ отца», «Билл и Арви с завода братьев Грайндер», «Жена гуртовщика», «На краю равнины», «В засуху», «Бандероль», «Эвкалиптовая щепка» и мн. др., а также роман Катарины Сусанны Причард «Девяностые годы» (1944) - первая часть трилогии о западноавстралийских золотых приисках, над которой К.-С. Причард работала десять лет (с 1940 по 1950 год).
Первый глоток пива... Филипп Делерм
Сборник рассказов Филиппа Делерма, одного из самых ярких современных писателей Франции. Автор пишет о радости бытия, о счастье узнавания мира в детстве, дает читателю возможность почувствовать прелесть мелочей жизни, воссоздает вкус, цвет, запах Франции. Стоит только взглянуть на название любой из миниатюр – и ее хочется прочитать: «Яблочный дух», «Теплый круассан на улице», «Почти что лето – можно бы поесть в саду», «Первый глоток пива`, „Лукум в арабской лавочке“, „Свитер на осень“, „Новость, услышанная в дороге“… Такие книги хорошо бы…
Кир Великий. Первый монарх Гарольд Лэмб
Оригинальное беллетризованное жизнеописание самого загадочного исторического персонажа, первого монарха на Земле, основателя империи Ахеменидов. В книге отражены все основные исторические события далекой эпохи, мастерски воссоздана атмосфера VI века до Рождества Христова, когда загадочное племя персов, изолированное в горной местности Южного Ирана, достигло превосходства над всем цивилизованным миром, потратив на это чуть больше 30 лет.
Абарат: Первая книга часов Клайв Баркер
Здесь обыденное переплетается с невиданным. Здесь слова обретают плоть, здесь у времени свои законы, здесь в глубинах вод ждут своего часа зловещие чудовища, здесь на равных с людьми живут диковинные созданья. Здесь воды моря Изабелла омывают двадцать пять островов, ни один из которых не похож на другой. Здесь столько чудес, что даже местные жители не знают отгадок на все загадки. Это - Абарат. Это волшебный мир, судьба которого зависит от юной Кэнди Квокенбуш из скучного городка Цыптаун в штате Миннесота. Чтобы сбежать из повседневной рутины…
Победа. Том первый Александр Чаковский
Новый роман писателя А. Чаковского «Победа» связывает воедино две великие исторические вехи - лето 1945 года, когда в Потсдаме разыгралась политическая битва за обеспечение прочного мира после окончания войны, и лето 1975 года, когда в Хельсинки руководители 33 европейских стран, а также США и Канады подписали Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Действие романа начинается в Хельсинки, куда прибывает советский журналист Воронов; основу первой книги составляет рассказ о подготовке к встрече в Потсдаме и ее первом…
Клуб Первых Жен Оливия Голдсмит
Роман «Клуб первых жен» – потрясающий литературный дебют Оливии Голдсмит. Эта сексуальная и одновременно забавная книга рассказывает о трех женщинах, задумавших отомстить бросившим их мужчинам, о сладости испытанной мести, об открытой ими новой любви. Искренность и доверительность авторской манеры придают роману особую притягательность.
Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:
Можно искать по нескольким полям одновременно:
Логически операторы
По умолчанию используется оператор AND
.
Оператор AND
означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:
исследование разработка
Оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:
исследование OR разработка
Оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:
исследование NOT разработка
Тип поиска
При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак "доллар":
$ исследование $ развития
Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:
исследование*
Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:
" исследование и разработка"
Поиск по синонимам
Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку "#
" перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.
# исследование
Группировка
Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:
Приблизительный поиск слова
Для приблизительного поиска нужно поставить тильду "~ " в конце слова из фразы. Например:
бром~
При поиске будут найдены такие слова, как "бром", "ром", "пром" и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2. Например:
бром~1
По умолчанию допускается 2 правки.
Критерий близости
Для поиска по критерию близости, нужно поставить тильду "~ " в конце фразы. Например, для того, чтобы найти документы со словами исследование и разработка в пределах 2 слов, используйте следующий запрос:
" исследование разработка"~2
Релевантность выражений
Для изменения релевантности отдельных выражений в поиске используйте знак "^
" в конце выражения, после чего укажите уровень релевантности этого выражения по отношению к остальным.
Чем выше уровень, тем более релевантно данное выражение.
Например, в данном выражении слово "исследование" в четыре раза релевантнее слова "разработка":
исследование^4 разработка
По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения - положительное вещественное число.
Поиск в интервале
Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO
.
Будет произведена лексикографическая сортировка.
Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.
========== Пролог ==========
Из сообщений CNN
…Эксперимент, вызвавший столько споров в научных и общественных кругах, официально начался сегодня утром. Сотня заключенных помещена в колонию новейшего типа.
…Миллионы граждан прильнули к экранам, наблюдая за проведением глобального эксперимента. Сто преступников разного пола, возраста и национальности помещены в автономную тюрьму, находящуюся на полном само-обеспечении.
…Основные споры правозащитников сводятся к двум нюансам эксперимента: разумно ли устанавливать одинаковый срок заключения для всех правонарушителей и сможет ли хоть кто-то из сотни выжить в отсутствие охраны или иных мер управления?
…Сегодня официально объявлено о первой смерти в колонии «Сотня». Трансляция немедленно была прервана, но в сеть просочилось видео жестокого убийства. У здания Белого дома начался пикет: люди выступают за то, чтобы закрыть эксперимент.
5 лет спустя.
В назначенный час все заключенные собрались в главном зале перед огромным экраном. Стояли группами: те, кого называли просветленцами, расположились на полу, усевшись по-турецки в кружок, пацифисты стояли тесно друг к другу, бросая настороженные взгляды на милитаристов. Еще одна, самая малочисленная группа, состояла из одиночек - тех, кому не по душе было никакое из предложенных направлений.
Как считаешь, они сдержат слово и выпустят нас отсюда? - спросила Октавия, одна из последней группы. - Пять лет истекают через несколько минут.
Надеюсь, что выпустят, - мрачно ответил Джейк. - Меня достало каждый день бороться за то чтобы просто выжить.
Эй, зайчики, создайте тишину, - насмешливо закричал кто-то из милитаристов, потрясая самодельной заточкой. - Из-за ваших соплей мы можем не заметить начало трансляции.
Он напрасно беспокоился: стоило часам на стене пробить полдень, как на экране появилась набившая оскомину заставка «Сотни», а следом - лицо главного тюремщика, которого все без исключения заключенные между собой называли Телузерусом.
На самом деле его звали Телониус, но Thelooserus звучало лучше, а в конце концов это «Телузерас» превратилось в еще более хлесткое Телузер.
Приветствую вас, заключенные!
Как же им надоела за прошедшие пять лет эта рожа! Он выходил на связь пять-семь раз в день: читал лекции, проповедовал, призывал относиться добрее друг к другу. Его темнокожее лицо, на котором вечно была приклеена печать мудрости, бесило всех без исключения. В конце концов милитаристы нашли выход: на втором году заключения они закрыли экран простыней. К сожалению, со звуком ничего сделать было нельзя, но, по крайней мере, им больше не приходилось видеть это лицо.
Сегодня великий день. Сегодня вы выйдете на свободу новыми людьми.
Ближе к делу! - закричал кто-то. - Задолбал со своими проповедями!
Мы решили назвать сегодняшний день Исходом, - продолжал Телузер. - Как вы знаете, корни самого этого слова уходят далеко в прошлое, когда израильтяне по воле Бога покинули Египет…
Да сколько можно!
Сто раз слышали!
Выпускай нас отсюда, гондон! Мы отсидели положенное, хватит уже! Открывай двери!
Группа милитаристов бросилась к стене. Там словно насмешкой над ними, все пять лет располагалась огромная дверь с выгравированной надписью: «An nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur»*?
Чего они только не пытались сделать с этой дверью за прошедшие пять лет. Пытались проломить, поджечь, изобретали все новые и новые тараны, но дверь держалась крепко и надпись насмешкой впивалась в глаза всякий раз, когда кто-нибудь проходил мимо.
Десятки рук заколотили по двери, заглушая продолжающего вещать с экрана Телузера. Октавия и Джейк переглянулись:
Почему у меня ощущение, что это не кончится ничем хорошим? - спросил он.
Не у тебя одного.
И вдруг что-то произошло. Экран погас, но этого никто не заметил, потому что дверь под бешеными ударами начала открываться.
Они с Джейком послушно отступили, пристально наблюдая как дверь открывается, впуская в бункер полоску света. Потом полоска стала шире, еще шире, еще, а когда щель стала достаточно широкой чтобы пропустить людей наружу, парни-милитаристы, отталкивая друг друга, принялись прорываться наружу. Следом за ними с воплями «Исход начался» полезли просветленцы.
Через несколько минут в зале не осталось никого кроме нескольких миротворцев и одиночек. Они медлили: у каждого были свои причины не торопиться наружу, но прошла секунда и появилась еще одна.
Снаружи стали слышны крики.
Нет, даже не крики, а скорее яростные вопли, отчасти воинственные, отчасти - отчаянные.
Что там происходит? - с ужасом спросил Джейк.
Может, их встретили правительственные войска? - предположила Октавия. - Может, все это помилование - только фикция и их там расстреливают?
Но выстрелов не было слышно, только звуки борьбы и крики, становящиеся все громче.
Ну уж нет! - заявил Джейк и шагнул к выходу. - Мы не для того так долго ждали, чтобы просто остаться здесь еще неизвестно на сколько! Я пойду туда и посмотрю, что происходит.
Джейк, стой!
Он в несколько прыжков добрался до приоткрытой двери и выскочил наружу. Октавия пошла было за ним, но не успела: всего через секунду раздался истошный крик, а после Джейк ввалился обратно в бункер, не переставая визжать ни на секунду.
Господи, да что там произошло?
Он упал на пол и только тут стало видно, что из многочисленных ран на его теле течет кровь.
Как бы то ни было, ясно было одно: исход состоялся, но ничего хорошего он не принес.
